Раскол церкви старообрядчество

ЦЕРКОВНЫЙ РАСКОЛ XVII ВЕКА

Раскол Русской Православной церкви в 1650-1660-е годах в результате реформ патриарха Никона. Суть преобразований состояла в исправлении и унификации церковных книг и богослужебных обрядов в соответствии с современными им греческими канонами, что, в свою очередь диктовалось расширением связей с греческим Востоком.

Церковные реформы

В конце 1640-х годов в Москве сложился кружок «ревнителей древнего благочествия». В него вошли видные церковные деятели и светские лица: духовник царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев, протопоп Казанского собора на Красной площади Иван Неронов, архимандрит Новоспасского монастыря, будущий патриарх, Никон, окольничий Ф.М. Ртищев. Наиболее заметным из провинциальных «ревнителей» был протопоп Аввакум из Юрьевца Поволжского. Царь Алексей Михайлович явно благоволил кружку. Целью его программы стало введение богослужебного единообразия, исправление ошибок и разночтений в церковных книгах, а также упрочение нравственных устоев духовенства.

Первые попытки реформ были предприняты тогда же в 1640-е годы. Но к концу 40-х кружок потерял былое единомыслие. Одни «ревнители» (Иван Неронов, Аввакум) выступали за правку книг по древнерусским рукописям, другие (Вонифатьев, Никон, Ртищев), стояли за обращение к греческим образцам и уставам. По сути это был спор о месте России в православном мире. Никон полагал, что Россия для осуществления своей мировой миссии должна усвоить ценности греческой православной культуры. Аввакум считал, что Россия – Третий Рим не нуждается во внешних заимствованиях. В итоге победила точка зрения Никона, ставшего в 1652 году патриархом. Тогда же начал он свою реформу, призванную ликвидировать расхождения в обрядах восточной и Русской церквей. Это было важно еще и в связи с начавшейся борьбой с Речью Посполитой за присоединение Украины.

Изменения затронули обрядовую сторону богослужения: теперь вместо шестнадцати поклонов нужно было класть четыре; креститься не двумя, а тремя перстами (тех, кто отказывался это делать, с 1656 года отлучали от церкви); совершать крестные ходы не по солнцу, а против солнца; возглашать во время службы «аллилуйя» не дважды, а трижды и т.д. С 1654 года стали изыматься иконы, написанные на «фряжский», то есть иностранный манер.

Также началась масштабная «книжная справа». В церковный обиход был введен новый Служебник, в основу которого было положено греческое издание 1602 года. Это вызвало множество разночтений с русскими богослужебными книгами. Таким образом, исправление книг, совершавшееся по новогреческим образцам, на практике не учитывало не только древнерусскую рукописную традицию, но и древние греческие рукописи.

Подобные изменения воспринимались многими верующими как посягательство на чистоту православия и вызывали протест, что приводило к расколу церкви и общества.

Раскол

Официально раскол как религиозно-общественное движение существовал с принятия собором 1667 года решения об осуждении и отлучении приверженцев старых обрядов – старообрядцев – как людей, отказывавшихся повиноваться авторитету официальной церкви. Фактически же он появился с начала реформ Никона.

Историки по-разному определяют причины, содержание и значение этого явления. Одни рассматривают раскол как исключительно церковное движение, отстаивающее «старину», другие видят в нем сложное социокультурное явление в форме церковного протеста.

Старообрядцы включали представителей разных групп населения: белого и черного духовенства, боярства, посадских людей, стрельцов, казачества, крестьянства. По разным оценкам, в раскол ушло от одной четверти до одной трети населения.

Лидеры раскола

Крупнейшим представителем раннего старообрядчества был протопоп Аввакум Петров. Он стал практически первым противником никоновской реформы. В 1653 году он был отправлен в сибирскую ссылку, где претерпел жестокие лишения и страдания за веру. В 1664 году вернулся в Москву, но вскоре был вновь сослан на Север. На Церковном соборе 1666 года он и его сподвижники были расстрижены, преданы анафеме и сосланы в Пустозерск. Место ссылки стало идейным центром старообрядчества, откуда послания пустозерских старцев рассылались по всей России. В 1682 году Аввакум и его соузники были казнены через сожжение в срубе. Взгляды Аввакума нашли отражение в его произведениях: «Книге бесед», «Книге толкований и нравоучений», «Книге обличений», автобиографическом «Житии».

Во второй половине XVII века появился целый ряд ярких расколоучителей – Спиридон Потемкин, Иван Неронов, Лазарь, Епифаний, Никита Пустоясвят и др. Особое место среди них занимали женщины, в первую очередь боярыня Федосья Прокопьевна Морозова. Свой дом в Москве она сделала оплотом старообрядчества. В 1671 году она была заключена в земляную тюрьму, где умерла в 1675 году. Вместе с ней погибла ее сестра Е.П. Урусова и Мария Данилова.

Крупнейшим протестом против реформ стало Соловецкое восстание 1668-1676 годов. В Соловецкий монастырь стекались противники Никона, вместе с монахами в течение восьми лет сражавшиеся с царскими войсками.

Идеология раскола

Идеологической основой старообрядчества стали учение о «Третьем Риме» и «Повесть о Белом Клобуке», осужденная собором 1666-1667 годов. Так как реформа Никона уничтожила истинное православие, Третий Рим, то есть Москва, оказался на грани гибели, прихода Антихриста и конца света. Апокалиптические настроения занимали важное место в раннем старообрядчестве. Поднимался вопрос о дате конца света. Появилось несколько толкований о приходе Антихриста: по одним он уже пришел в мир в лице Никона, по другим Никон был только его предтечей, по третьим в мире уже существует «мысленный» Антихрист. Если же Третий Рим пал, а четвертому не бывать, то значит, священная история окончилась, мир оказался богооставленным, поэтому сторонникам старой веры должно уходить из мира, бежать в «пустыню». Местами, куда бежали раскольники, стали район Керженца Нижегородского края, Пошехонье, Поморье, Стародубье, Приуралье, Зауралье, Дон.

Важное значение придавали староверы сохранению незыблемости обрядов не только в их содержании, но и форме. Нововведения Никона, считали они, разрушали канон, а значит, и саму веру. Также раскольники не признавали священства русской церкви, которая, по их мнению, лишилась благодати. Но при этом старообрядцы не сомневались в божественности царской власти и надеялись на то, что царь образумится.

Староверы отстаивали традиционную систему культурных ценностей, противясь распространению светского образования и культуры. Так, например, Аввакум отрицал науки, крайне негативно отзывался о новых веяниях в живописи.

Таким образом, сохранение национальной традиции в духе старообрядчества было чревато для его приверженцев духовным консерватизмом и отрывом от культурного прогресса.

Практика самосожжений

Широкие эсхатологические настроения в среде староверов приводили многих к крайней форме отрицания мира, в котором воцарился Антихрист – а именно к уходу из него через самосожжение. Множество «гарей» совершалось в ответ на гонения властей. К концу XVII века таким образом погибли более 20 тысяч человек. Протопоп Аввакум считал «огненное крещение» путем к очищению и вечному блаженству. Некоторые расколоучители были против практики «гарей», как, например, инок Евфросин. Но в последние десятилетия XVII века возобладал взгляд Аввакума.

Раздел старообрядчества

В конце XVII века произошло разделение старообрядцев на поповцев, признававших институт священства и принимавших к себе раскаявшихся иереев православной церкви, и беспоповцев, отрицавших существующую церковную иерархию и сохранивших из таинств только крещение и исповедь. Два данных течения, в свою очередь, дали начало многим толкам и согласиям, определившим развитие старообрядчества в XVIII-XIX веках.

Раскол русской церкви в XVII веке – поистине трагическая страница истории нашей страны. Последствия раскола не изжиты до сих пор.

Начало русского старообрядческого раскола (исторический очерк)

Старообрядческий раскол в русской истории представляет собою настолько самобытно-своеобразное, зага­дочное, а по судьбам своим печальное явление, что занимает на страницах еевесьма видное место, а по­тому уже давно сделался предметом тщательных и глубоких исследований и обсуждений со стороны как светских, так и духовных писателей, как учёных исследователей, так и беллетристов.

Суждения о расколе и точки зрения на него крайне разноречивы и даже противоречивы. Так, одни усматривают в русском расколе только сплошное невежество, неспособное нисколько возвыситься над узкими воззрениями, прикреплёнными к старым книгам, букве и обряду – перстам, аллилуйи и т. п.; другие, напротив, считают его «крупным явлением умственного прогресса» (Костомаров и др.). Одни говорят, что отличительной чертой раскола является консерватизм, застой, так что уподобляют его Лотовой жене, обратившейся в соляной столп, неподвижной китайщине и т. п., другие, напро­тив, утверждают, что это–живая народная сила, причем сила эта громадна и поразительна. Наконец, одни объясняют раскол, как явление чисто церковное, инте­ресы которого сосредоточиваются исключительно на вопросах религии, церкви и спасения; другие, напротив, решительно утверждают, что русский раскол есть явление гражданское, социально-политическое: он есть – «общинная оппозиция податного земства противвсего государственного строя», а религиозные принципы, преследуемые раскольниками, только внешняя оболочка раскола, которою он прикрывает совершенно другие цели.

Не легко разобраться в этой разноголосице суждений о расколе и высказать окончательный и определенный взгляд на него, потому что это явление народной жизни доселе во многих отношениях представляется «сфинксом». Но принимая во внимание кем-то высказанное положение, что даже во всякой лжи есть доля правды, мы во всех разноречивых воззрениях на раскол склонны усматривать также долю истины, конечно, в том случае, когда эти воззрения освободить от нелепых крайностей и увлечений. Разноречивость и даже противо­речивость их объясняется довольно просто тем, что старообрядческий раскол представляет собою своеобразное сочетание разнообразных элементов, каковы: невежество, соединенное с исканием правды, церковно-обрядовое стремление к устроению своего вечного спасения, не исключающее счастливого и спокойного благоустроения и на земле, верность старине и традиции, без отрицания полезных (но не противоречащих национальному духу) заимствований со стороны. Долговечие и устойчивость раскола показывают, что принципы его, будучи лож­ными по существу, однако не могут быть признаны односторонними: односторонний принцип, обыкновенно, недолговечен и не живуч. Поэтому и в борьбе с расколом требуются разнообразные меры: против невежества – просвещение, ведущее более верным путём к правде, против одностороннего воззрения на дело религии, церкви и спасения – разъяснение правильного церковного учения, указывающего свое место и гражданским и социальным земным интересам, против замкнутости в национальную скорлупу–расширение способов взаимодействия и общения с людьми иных национальностей и вер.

В продолжительный период своего существования русский раскол перетерпел множество видоизменений и распался на множество различных партий, называемых, обыкновенно, толками или сектами и существенно отли­чающихся между собою как по религиозно-церковным воззрениям, так и по гражданским думам и надеждам. Если бы первые расколоучители, так называемые «апостолы» раскола и «адаманты» древляго благочестия, в роде протопопа Аввакума, попа Лазаря и др., воскресли теперь из мертвых и посмотрели, во что выродилось в настоящее время проповеданное ими «древлее благочестие», то они не мало бы удивились и, может быть, совсем не узнали бы в нем «до – никоновскаго» «старожитнаго» благочестия. И что особенно их удивило бы, так это – разъедающий рационализм, который, по-видимому, так не к лицу старообрядцам и который однако все больше и больше в учении современного раскола заступает место прежнего буквоедства1. Судьбы раскола преисполнены захватывающего интереса, но, конечно, вне нашей задачи в сей статье говорить о разнообразных причинах происхождения раскола, постепенном его развитии, внутренней его жизни и т. п. Мы остановимся только на первом акте фактического его обнаружения, с которого в науке о расколе принято считать начало его. Но в то же время не можем коротенько не сказать о тех условиях и той исторической почве, при которых было возможно возникновение такого крупного движения, как раскол в половине XVII века.

Время то было переходное, исполненное всеобщего напряжения и тревог за будущее. Тогда происходила борьба разнообразных общественных и церковных направлений и настроений. В этой борьбе отношения разных представителей того или другого направления пере­путывались и не редко отливались в крайне-резкую форму.

На ряду с прежними традициями государственной, церковной и общественной жизни назревали и давали себя сильно чувствовать совершенно новые формы общественно-государственной жизни, передаваемый нам и севропейского и с русского запада. В этой-то борьбе и всплыло на поверхность то древне-русское крайнее направление, которое складывалось в продолжение двух веков с половиною ХV–XVII вв., и которое характе­ризуется крайним самомнением и самообольщением русского народа в своей безусловной непогрешимости относительно всего, что касается веры, благочестия и устоев жизни. На этой собственно почве и создался раскол. Наиболее же важными и заметными факторами в образовании раскола на указанной почве были: это– развитие национального церковного обряда, приведшее к вере в свой обряд, как догмат, и эсхатологические чаяния русского народа. Несомненно, действие этих факторов усиленно началось с ХV века и продолжа­лось вплоть до времен патр. Никона. В этот период времени сложилась известная теория о трех Римах, в это же время начались самостоятельные попытки русской церкви решать обрядовые вопросы на почве преимущественно русской.

Стоглавый собор (1551 г.) сыграл самую видную роль в деле укрепления за национальным обрядом значения неприкосновенности: он высказал по отношению к некоторым русским обрядам такую мысль, которая, хотя и раньше присуща была сознанию русских, но никогда еще так решительно, тем более соборно, не высказывалась, – именно: обряд есть догмат. Чтобы ни говорили о постановлениях Стоглавого со­бора, но они, как постановления соборные, несомненно, имели глубокое значение для будущего русско-церковного обряда.

Несомненно, постановления Стоглава исполнялись, – и та анафема, которою на Стоглаве впервые был огражден соборно русский обряд, еще долго звучала в этом же смысле и в книгах первопечатных, и напечатанных при первых пяти патриархах, в определениях их соборов (соборное изложение патр. Филарета),– и, наконец, даже, может быть, нашла свой некий отдаленный отзыв в постановлениях Никоновского собора 1656 г… А для первых расколоучителей такое клятвенное ограждение неприкосновенности русского обряда сделалось как-бы их знаменем, своеобразно выраженным протопопом Аввакумом в словах: «что положено, то лежи во веки веком», и в других его же словах: «за букву «аз» нужно умирать».

Был февраль месяц 1653 года; приближался великий пост2. В это время всероссийский патриарх Никон, только полгода с небольшим тому назад вступивший на патриарший престол, издает новое, для многих со­вершенно неожиданное, распоряжение касательно поклонов причтении известной молитвы Ефрема Сирина и касательно перстосложения для крестнаго знамения;–именно: предписывалось во время молитвы Ефрема Сирина класть четыре больших поклонов, а прочие – малые (тогда как успела привиться практика все поклоны класть земные) и креститься тремя перстами вместо двух, как в то время крестились почти все. В настоящее время изменение какого-нибудь привычного церковного обряда вызвало бы, конечно, некоторые толки–и не более: но тогда, в век крайнего обрядоверия, изменение двух вышеназванных обрядов произвело среди многих бурю волнений, кончившихся весьма печально для русской церкви.

Обстоятельства же благоприятствовали тому, чтобы эти волнения сложились в определенную и стойкую оппозицию, как этому распоряжению нового патриарха, так и всей его последующей церковно-преобразовательной деятельности. В это время успел в Москве образоваться кружок влиятельных духовных лиц (преимущественно, протопопов), поставивших себе задачею охранение и возстановление «древне-русского благочестия». Если угод­но,–то были передовые люди своего времени и даже в своем роде прогрессисты. Во главе их стоял царский духовник, протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев3; затем к нему примыкали – протопоп Казанская собора Иван Неронов, протопопы провинциальные–Юрьевский Аввакум, Муромский Логин и др. Судьба как будто нарочно свела к тому времени в Москву этих лиц одного образа мыслей и одного направления, чтобы представить в них действительно сильную оппозицию полезной и широкой деятельности энергичного патриарха. Первенствующее значение в кружке Стефана Вонифатьева определялось его положением царского духовника; помимо этого, он был передовым и достаточно выдающимся человеком по своей начитан­ности и особенно благочестию; но характера он был мягкого,уступчивого,способного к компромиссам, а потому впоследствии, когда дело протеста патриарху зашло очень далеко, отстал от кружка («всяко ослабел»,по выражению протопопа Аввакума).

Совсем другого характера была «троица» прочих протопопов – Иван Неронов, Аввакум и Логин. Конечно, характер каждого из них имеет свои осо­бенности, но их одинаково объединялиненависть как к делу, так и к личности п. Никона. Среди них первое место в деле оппозиции должно быть отдано Юрьевскому протопопу Аввакуму Петрову, этому «ада­манту древляго благочестия», или, по характерному выражению С. М. Соловьева, «протопопу-богатырю». Редко встречаются такие целостные и мощные натуры, каков был протопоп Аввакум. Непреклонный характер, железная воля, выражавшаяся, впрочем, иногда, в упрямстве, недюжинные умственные дарования, соединены с несомненным оригинальным литературным талантом, неразумная фанатичная преданность вере отцов, как он ее понимал, смелость и дерзость в борьбе с сильными мира сего, самообольщение, доходившее до сумасшествия, присвоение себе апостольского авторитета и дара чудотворений и многое тому подобное,– вот что по­ставило протопопа Аввакума во главе раскольнического движения на продолжительное время. Соратник протопопа Аввакума, протопоп Казанского собора Иван Неронов, ко времени вступления на патриаршество Никона, успел стяжать в Москве широкую популярность народного проповедника и обличителя всяческого нечестия. Толпы народа всегда наполняли Казанский собор и даже стояли около собора, желая услышать слово знаменитого проповедника. Сам царь нередко с этою целию посещал собор. Иван Неронов в значительной доле оправдывал свою популярность: обладая даром красноречия, он был в то же время человеком весьма начитанным или, как тогда говорили, «книжным». В этом отношении он, можно сказать, стоял выше всех членов кружка Стефана Вонифатьева. Обладал Иван Неронов и достаточною силою воли и смелостью для той борьбы, какая предстояла противникам п. Никона, но в последнем отношении он много уступал Аввакуму: ему не чужда была, так сказать, некоторая политичность в отношениях к сильному патриарху; он нередко при­творялся и уклонялся от прямого образа действий. А по­этому до конца не устоял в этой борьбе: «напоследок, по многом страдании, говорит о нем Аввакум, изнемог бедный,– принял три перста,– да так и умер; ох горе».

Во всяком случае на первых порах обнаружения раскола Неронов сыграл весьма видную роль, – настолько видную что сам п. Никон всевозможно старался отвлечь его от этой роли и поэтому делал ему многие уступки.

Что касается, наконец, Муромского протопопа Логина, то трудно представить себе человека более грубого, ка­ковая черта его характера особенно обрисовалась при его расстрижении, когда он «чрез порог в алтарь в глаза Никону плевал», а потом, распоясавшись, снял с себя рубашку, «в алтарь в глаза Никону бросил».

Примыкали к кружку Вонифатьева и некоторые другие, менее известные лица, но в значительной сте­пени способные поддержать возникшую в этом кружке оппозицию патриарху. Был среди них и один епископ, который, именно по своему званию епископа, был осо­бенно дорог кружку. Это – Павел Коломенский, протест которого патриарху ярко выразился на соборе 1654 года, после чего, впрочем, он скоро сошел со сцены и умер в безвестности, не оставив своею деятельностью особенного следа в расколе.

Из этой краткой характеристики первых главных противников патр. Никона видно, – какую крепкую и опасную силу составляли все они в совокупности в борьбе с патриархом. В лице их, можно сказать, соединились все нужные для такой борьбы силы и спо­собности. И можно ли после этого удивляться, что они в своей оппозиции патриарху и новому направлению в церкви имели значительный успех и произвели в на­роде бурю волнений.

Но, конечно, не произвели бы они этой бури, если бы не стояли на той почве, которая была сродна и по­нятна русскому народу, хотя по существу была и лож­ною. Говоря так, мы разумеем, что первые противники Никона выступали как защитники национальной (рус­ской) церкви и веры против внесения в нее яко бы чуждых и нарушающих чистоту ее элементов. Ко вре­мени п. Никона в Москве обнаружились три течения или направления в решении религиозных и церковных вопросов и дел: грекофильское, сродное ему малороссийское и особняком от них стоящее национальное – московское. Представители первого и второго направления были в большинстве своем люди пришлые – или из Греции, или из Киева, откуда они и принесли чуждую раньше москвичу греческую и латинскую науку. Такая новинка была для москвичей далеко не приятна и произ­вела немало всяческих толков среди истых русских книжников, оберегавших свое русско-московское книж­ное достояние, яко зеницу ока, потому что только тут истинное православие и нигде более. Греческая страна, а тем паче латинская, православия чужды, да и Мало­россия во многом «римскому костелу» подчинилась. Можно ли после этого принимать от них какие либо науки, знания и книги?! Ответа на этот вопрос,кроме отрица­тельного, для истого московского книжника не могло быть никакого другого. А между тем греческие и малороссийские выходцы, находя для себя опору в правитель­стве, вели себя в Москве, можно сказать, вызывающе.

Они начали обличать москвичей в невежестве, неучительности и, мало этого, даже в неправильном содер­жании некоторых церковных порядков.

Последнее обличение особенно задело за живое ревни­телей «древляго благочестия» из кружка Вонифатьева. Они сами много заботились о чистоте православия, сами много трудились о водворении благочестия и искоренении пороков в среде русского народа, сами были знаменитыми проповедниками и учительными, книжными людьми. Несомненно, поэтому, они были передовыми людьми своего времени. Но они хотели того благочестия и тех церковных порядков и обычаев, коими Русь издревле сияла во времена московских чудотворцев и святителей, а ни­каких-нибудь новых, заимствованных с малороссийского юго-запада, или из Греции, где православие со времени взятия Константинополя стало «пестро». Понятно отсюда, что у этих ревнителей древле-русского благочестия были частые столкновения с представителями нового направления церковной жизни – малороссами и греками. Между тем правительство, как церковное, так и гражданское, встало на путь нового направления в Москве.

Патриарх Никон, сделавшийся «собинным» другом Царя, примыкал раньше также к «кружку» Вонифать­ева. Но вскоре, по возведении в патриархи, у него совершенно изменились отношения к нему; сделавшись грекофилом, он в то же время сделался и недругом прежних своих друзей – протопопов и попов Вонифатьевского кружка. Он встал выше узко-национального направления во взгляде на дела веры и церкви, а потому стал действовать и издавать властные распоряжения о чинах и обрядах, руководясь не русскими традициями, а преимущественно греческими. Он, между прочим, говорил о себе: «я сам русский и сын русского, но вера моя и убеждения греческие», а потому некоторые исследователи справедливо называют его – носителем идеи греко-восточного православия, глубокими неизгладимыми чертами врезавшим имя свое в летописях восточной церкви, как «хранитель православия» (проф. Заозерский).

Вышеприведенное распоряжение патриарха Никона о поклонах и троеперстии было первым шагом к той цели, какую он наметил себе в деле церковных преобразований не на русской только почве, а главных образом на греко-восточной. И этот шаг был, можно сказать, роковым в смысле проявления раскола.

Когда распоряжение п. Никона сделалось известным представителям кружка Вонифатьева, то все они были поражены и, можно сказать, удручены. Двое же из них, наиболее видные и даровитые, так отметили вынесенное ими впечатление от Никоновских «новшеств». «Мы же задумалися, говорит протопоп Аввакум, сошедшеся между собою,– видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали». А протопоп Иван Неронов, пораженный «новшеством», удалился в Чудов мо­настырь и здесь «целую седмицу в палатке молился», после чего ему будто бы был глас от образа Спаса: «Приспе время страдания! Подобает вам неослабно страдати».

Итак, наступила «еретическая» зима,– нужно от холода ее скрыться в какое-либо теплое место; приспело время «страданий»,– нужно приготовиться к ним и чем-нибудь оградиться от них. Таким «теплым» местом и такою оградою благочестия и признано было первыми вождями раскола «старообрядчество» (старожитность), выродившееся весьма скоро в старообрядческий раскол, который сначала сам фактически отделился, а потом и официально (по соборному суду 1667 г.) был отделен от русской православной церкви, в коей будтобы наступила «еретическая зима», а на самом деле еще в большей чистоте засияло православие.

Раскол, (старообрядчество), в русской церкви был вызван исправлением церковных книг.
В первой четверти XVI в. святой преподобный Максим Грек нашел много ошибок в богослужебных книгах и пытался исправить их. Со времени Стоглавого собора (1550) исправление поручили невежественным духовным людям, которые сами вносили в них новые ошибки.
При царе Алексее Михайловиче Романовым в исправлении участвовали духовник его протоиерей Вонифатьев, Неронов, протоиерей Аввакум, и др. будущие раскольники; Будущий Патриарх Никон был среди них и горячо стал за улучшения самой церковной службы.
С 1649 года явились в Москве киевские ученые и не одобрили справщиков. Никон, сделавшись патриархом, с согласия собора 1654, начал новое исправление.
Служебник был исправлен не по рукописям, а по напечатанному заграницей экземпляру. Это вооружило многих. Начались прошения царю против «многомятежного» Никона со стороны протоиерея Неронова, Аввакума и др.
Патриарх Никон сперва спорил с ними, но скоро приступила к крутым мерам, которые разжигали сопротивление. Пострадавших в народе считали мучениками за истинную веру.
Раскол укрепился в Москве; проповедники его расходились повсюду.
Собор 1667 года при участии восточных патриархов одобрил исправление книги, составил наставление духовенству и предал анафеме протестовавших. Несогласные с постановлениями его стали формально раскольниками.
Позже возникли различные отношения раскольников к светским властям и церковной иерархии: одни в преследованиях от православных видели наущения антихриста, ожидали конца мира и ради спасения души отказывались от всяких сношений с никонианцами, отказались от церковной иерархии: довольствовались необходимыми домашними молениями, совершенно обособлялись от окружающего — , это была так называемая «беспоповщина», которая позже осела в том числе в Прибалтике.
Другие (большинство) довольствовались соблюдением древних обрядов и мирились с переходившими к ним священниками из бывших никониан, — поповщина, ныне Древлеправославная Церковь в России.
И та и другая разбились на согласия, а затем на множество мелких толков. От беспоповщины выделились рационалистические и мистические секты.
Вопрос о том, как жить раскольникам вне церкви, среди враждебного им православного общества, протопоп Аввакум решал в смысле полного разрыва с «никонианами», как он называл приверженцев православия: он требовал, чтобы никониан не принимали в дома, не стояли с ними на молитве, не имели с ними никакого общения.
Другим насущным вопросом был вопрос о попах. Он был первоначально решен в том смысле, что только попы, посвященные до 1666 г., могли совершать таинства; что же касается лиц, посвященных после 1666 г., то не только отрицалось их священство, но запрещалось даже молиться с ними в церквах и домах. Впоследствии, по мере того, как вымирали попы дониконианского посвящения, взгляд этот значительно был смягчен: уже Аввакум признал священство за попами нового посвящения, которые приняли старую веру и отреклись от новой.
Вопросы о крещении младенцев и о браке были решены так, что крещеных не следует перекрещивать, а повенчанных — разводить, но следует только «довершить таинство, прочитав молитвы по старому требнику».
Уже Аввакум своими толкованиями подготовлял крайние направления в Расколе, допуская много отступлений от старых церковных обрядов. В случае нужды Аввакум допускал, напр., венчание в простой избе и освящение церкви без благословения архиерея, дозволял мирским людям крестить младенцев, исповедаться друг пред другом и т. д.; причащать мог каждый самого себя. Не все соглашались с этим; среди раскольников с самого начала не было полного единомыслия и уже староверы делились и отходили партиями друг от друга.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПРО АВВАКУМА =Аввакум Петрович, протопоп Юрьевца Поволжского, расколоучитель, 1620—1681 в Княгининском уезде. Враг новизны в церковном и светском быту, 1653, резко протестовал против исправления обрядов и книг патриархом Никоном; за непокорность сослан в Сибирь; не растрижен по просьбе царя. Начитанностью, горячей убежденностью приобрел массу сторонников в народе и среди знати; писал царю, убеждая отвернуться от ереси. 1667 духовный собор утвердил реформы Никона и проклял ослушников. Аввакум был заключен в Пустозерск. Его мыслями долго вдохновлялись раскольники. 1681 Аввакум написал резкое письмо царю Федору Алексеевичу, за что был сожжен с двумя товарищами по заключению.
Власти духовные и гражданские постоянно принимали меры против распространения Раскола. Строгость мер то усиливалась, то ослабевала.
При императрице Елизавете раскольников преследовали особенно сурово; Петр III облегчил положение раскольников, сравнив их с иноверцами. Наиболее сурово Раскол преследовался при Николае I.
Ограничения в некоторых правах и богослужениях старообрядцев продолжались до самого последнего времени. Лишь 17 апреля 1905 и 17 октября 1906 старообрядцам России и «сектантам-беспоповцам» (в том числе в Латгалии) предоставлена свобода образования общин и устройства молитвенных домов, кладбищ и начальных школ, и отменены различных административных стеснений. Эту свободу староверам дал император Николай Второй.

Раскол, старообрядчество

Раскол, старообрядчество — религиозно-общественное движение, возникшее в России в XVII в. Желая укрепить Церковь, патриарх Никон в 1653 г. приступил к осуществлению церковно-обрядовой реформы, сущность которой сводилась к унификации богословской системы на всей территории России. Для этого следовало ликвидировать различия в обрядах и устранить разночтения в богословских книгах. Часть церковнослужителей во главе с протопопами Аввакумом и Даниилом предлагали при проведении реформы опираться на древнерусские богословские книги. Никон же решил использовать греческие образцы, что, по его мнению, облегчит объединение под эгидой Московской патриархии всех Православных Церквей Европы и Азии и тем самым усилит его влияние на царя. Патриарха поддержал царь Алексей Михайлович, и Никон приступил к реформе. На Печатном Дворе начался выпуск исправленных и вновь переведенных книг. Изменение привычных обрядов и появление новых богословских книг, их насильственное внедрение породили недовольство. Начались открытые выступления защитников «старой веры», к ним присоединились недовольные усилением власти патриарха и политикой царя. Массовый характер раскол приобрел после решения Церковного собора 1666— 1667 гг. о казнях и ссылках идеологов и противников реформы. Раскольники призывали к уходу от зла, к сохранению «старой веры», к спасению души. Они бежали в леса Поволжья и европейского севера, в Сибирь и основывали там свои общины. Несмотря на суровые репрессивные меры властей число старообрядцев в XVII в. постоянно росло, многие из них покинули пределы России. В XVIII в. наметилось ослабление, преследования раскольников правительством и официальной Церковью. Тогда же в старообрядчестве наметилось несколько самостоятельных течений. В XIX в. их официально не притесняли.

РАСКОЛ. Расколом принято называть произошедшее во 2-й пол. XVII в. отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших название старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в н. XX в. разгромом русской православной государственности.

О Расколе писали многие. Историки — каждый по-своему — толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин народного сознания и благодатного церковного устроения.

Непосредственным поводом для Раскола послужила так называемая “книжная справа” — процесс исправления и редактирования богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост — беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания.

Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой — хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев.

Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.

Еще в 1551 Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично составил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствующие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства.

Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными писцами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным исправлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги.

После Стоглава вплоть до половины XVII в. дело исправления книг существенных изменений не претерпело. Книги правились с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок — патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков.

В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619-33), Иоасафе I (1634-41) и Иосифе (1642-52) труды, предпринятые по этой части, доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы.

В ноябре 1616 царским указом поручено было архим. Сергиевской лавры Дионисию, священнику с. Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника. Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими переписчиками.

Книгу исправили — себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на Соборе 1618 постановили: “Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют”. Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу, кричавшему: “Вот еретик!” — и бросавшему в страдальца чем ни попадя.

Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патр. Филарет не получил в 1626 письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он достоин отдельного обстоятельного рассмотрения.

Дионисия обвинили в том, что он “имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть”. На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу “освятить воду сию Духом Святым и огнем”) слова “и огнем”, как внесенные произвольно переписчиками.

Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его “проступка”. Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смысла, да и против справщиков выступали не только малоученные уставщики лавры, но и московское духовенство. Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение “Об огне просветительном”…

Причина непонимания здесь — как и во многих иных случаях — одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно переоценить. Мало того что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования — в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами собственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог — его неисчерпаемый источник.

Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь образно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеянных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. “Огонь пришел Я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!” (Лк. 12:49) — свидетельствует Сам Господь о пламени благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пламенело Его сердце. “Духа не угашайте” (1 Сол. 5:19), — призывает христиан первоверховный апостол Павел. “Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла”, — говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний основатель скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в н. XVII в., полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия.

В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепетного отношения к благодати Божией, “огнем попаляющей” терние грехов человеческих. Опасность эта в общественном сознании, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и державной немощи. По сути дела, Дионисий был прав — слова “и огнем” действительно являлись позднейшей вставкой, подлежащей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами.

Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных списков — так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых.

Впрочем, для успешности работ было сделано все что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. “Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословению господина святителя (патриарха. — Прим. авт.) Иосифа… велено было ехати в Иерусалим”. Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монастырях, а остальные обретены в “иных старожитных местах”.

25 июля 1652 патриаршество всея Руси принял Новгородский митрополит Никон. Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь — в качестве простого поднадзорного монаха.

Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и обрядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рассмотрения ее Никон созвал в 1656 новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил. Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать.

Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители “новшеств”, якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель.

Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков, считавшихся источниками “новшеств”, говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то что подавляющее ‘большинство населения признало дело “книжной справы” с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты.

Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, кн. Львов) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света, о патриаршей “измене” продолжала будоражить народ.

С 1657, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало оставление Никоном Москвы в 1658 и его добровольное самозаточение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без “настоящего” патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима. Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 под председательством двух патриархов — Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь.

Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов дело “ревнителей старины” должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Тот же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их “мудрствования” испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие — остались непримиримыми.

Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимостарым обычаям является противником Церкви, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы.

Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668 — 76) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю — прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Алексеевны и патриарха.

Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие новый мятеж.

На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там — по всем необъятным просторам Русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана — накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни.

Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.

Уровень благочестия русской жизни XVII в. был чрезвычайно высок даже в ее бытовой повседневности. “Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния, — свидетельствует православный монах Павел Алеппский, посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патр. Макария. — Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни, и другие службы… Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются… Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях”, — удивлялся Павел россиянам.

Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по себе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме “по обязанности” и как незаметно летит время, когда Господь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молитвы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества “миром Божиим, превосходящим всякое разумение” (Флп. 4:7).

Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря “умрем за единый аз” (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетельствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой.

Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как “отсталость”, “неграмотность” и “неразвитость” русских людей XVII в. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоровым и сильным — доказательством служит тот факт, что, отвергнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям.

В каком-то смысле именно “избыток благочестия” и “ревность не по разуму” можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы:

— Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией?

— Достойно ли несет народ русский “иго и бремя” своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга?

— Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей?

В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел “встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным”. Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий.

Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли “богатырским” (С.М. Соловьев). Неверно говорить о “замкнутости”, “застое” русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком — встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, “идеологических” и мировоззренческих.

“Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, — пишет историк Г. В. Флоровский. — И в этой ткани исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити… Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой черед… В этом сомнении исход Московского царства. “Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь”… В бегах и нетях, вот исход XVII в. Был и более жуткий исход: “деревян гроб сосновый, гарь и сруб…”

Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой — религиозной — стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта, решили — все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? — Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира — в леса, в скиты.

Если же найдут — и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали…

Настоящая причина Раскола — благоговейный страх: не уходит ли из жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды — покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная справа подозрительная… Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце…

В этом мятежном неустройстве — новизна Раскола. Ее не знает Древняя Русь, и “старообрядец” на самом деле есть очень новый душевный тип.

Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада, ропотом и отчаянием.

Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления — таков религиозный урок, преподанный России тяжелым опытом Раскола.

Митрополит Иоанн (Снычев)

Далее читайте:

Виктор БОЧЕНКОВ. Слово о старообрядцах. (МОЛОКО)

Все религиозные термины:

| АБ | БА | ВА | ГЕ | | ЕЗ | ЖИ | ЗВ | ИБ | КА | ЛА | МА | НА | ОБ | ПА | РА | СА | ТА | УР | ФА | ХА | ЦА | ЧА | Ш-Щ | ЭА | ЮА | ЯЗ |

45. Старообрядческий раскол, краткая история, дробление. Единоверие.

Важнейший подвиг патриаршего служения Никона заключается в исправлении церковных книг.

Труды, предпринятые по этой части при Патриархе Филарете и Иосифе, доказали необходимость поверки книг по греческим подлинникам и тщательного исправления вкравшихся погрешностей.

Вступив на престол первосвятительский, Патриарх Никон не замедлил обратить внимание на те же беспорядки в московских церквах, какие исправлял он в прежней своей Новгородской епархии. Кроме того, он был поражен здесь иными, еще более важными разногласиями и неправильностями: так, литургию совершали то на семи, то на шести просфорах, употребляя притом просфоры с различными печатями; образ совершения проскомидии во многих церквах был также различен. Вместо того чтобы для крестного знамения слагать три первых перста и благословлять перстоложением именословным, крестились и благословляли только двумя перстами; неправильно писали святое имя Господа Иисуса; были и другие различия. Никон, строгий во всем, касающемся благочиния церковного, решился ввести единство в Богослужении. Стремясь к этой цели, он еще сильнее убедился в необходимости исправления богослужебных книг. Он увидел, что беспорядки в совершении Богослужения вошли и в самый состав богослужебных книг.

Великое дело Никона принималось большинством духовенства и мирян с полною покорностью. Только немногие были против — те, кто портил книги при патриархе Иосифе и теперь должен был отвечать за порчу книг. Таков был Аввакум, первым обнаруживший недовольство на исправление испорченных им книг. К нему пристали Павел, Коломенский епископ, и костромской протопоп Даниил, делившие с Аввакумом дружбу. Эти трое стали возмущать других против дела, одобренного Соборами. По соборному определению, Аввакум сослан был на берег Байкала, помощник его в порче книг князь Львов — в Соловецкий монастырь, Даниил — в Астрахань, а Павел скрылся от обличений Патриарха.

Удаление их послужило к выявлению раболепной привязанности к старым книгам и в других, дышавших одним духом с распространителями суеверия. Изгнанные из Москвы защитники старопечатных книг разносили грубые понятия и ложные нарекания далее — туда, где они были в заточении. Наказание их в связи с делом, которое не было еще общеизвестно и потому возбуждало любопытство народное, привлекло к ним весьма многих слушателей. Преступники пользовались своим положением. И они представляли дело по своим грубым понятиям, прибавляя к этому вымыслы и ложь, говорили с жаром, выставляя себя мучениками за истину, за «старую» веру. Посему неудивительно, что «богохульное плодоношение» суеверов распространялось по различным странам, градам и весям царства Русского. Протест против новшеств распространился потом в массе народа и получил здесь еще более опасные размеры. Непривычные для слуха изменения в тексте церковных чтений и новое пение, запрещение двоеперстия, четвероконечный крест на просфорах — все это сильно смущало народ, у которого привязанность к внешности богослужения была еще грубее, чем у его учителей.

Такое пагубное сеяние плевел еще более распространилось, когда прекратилась деятельность Никона. Последующая печальная судьба Патриарха Никона сильно способствовала успехам расколоучителей.

Наконец, наступил страшный 1666 год, ознаменованный действиями великого московского собора. Одобрив совершенные доселе церковные исправления, собор этот произвел суд над главными их противниками; Александр Вятский, Ефрем, Никита, Неронов и Феоктист принесли покаяние и получили разрешение; нераскаянные — Аввакум, Лазарь, Феодор — преданы анафеме и сосланы в дальние ссылки. Потом приехали патриархи, и в 1667 году великий собор в их присутствии снова подтвердил прежние постановления и скрепил их клятвою против тех, которые их не примут и будут противниками церкви. Собор коснулся и главной опоры староверов — Стоглава, отменил его клятву на троеперстие и на трегубую аллилуию, осудил также житие Евфросина. После этих определений упорные староверы явились уже раскольниками, и произошло их решительное отделение от церкви. Так появился раскол — одно из выразительнейших явлений русской религиозной жизни. Представители нравственных сил древнего общества, протопопы, попы, настоятели монастырей взволновали всю Русь, героически лезли на костры — из-за чего? Из-за старины, древлего благочестия и древлего обрядового безнарядья, ο которых новое благочестие дало в 1667 году соборный отзыв как «о простоте и невежестве». Церковная жизнь стала исправлять обряды, вносить в них дух и мысль, поставила вопрос ο религиозном образовании. Раскол отделился от церкви не вследствие движения в какую-нибудь свою сторону от течения общей исторической жизни церкви, а именно вследствие своей косности, неспособности следовать за жизнию церкви.

Еще в 1657 году присланы были в Соловецкий монастырь новоисправленные книги. Старые иеромонахи посмотрели на них и сказали, что они «старики, и по старым книгам едва читают, а по новым, сколько ни учиться, не навыкнуть будет». Некоторые, помоложе, хотели было служить по-новому, но им запретил это архимандрит Илия. Cтарообрядчество зрело в обители под влиянием множества сосланных сюда противников Никона. После нескольких попыток к вразумлению упорных в 1668 году царь послал в монастырь стрельцов, и началась соловецкая осада. Осада монастыря затянулась на 10 лет. Наконец, в 1676 году воевода Мещеринов взял монастырь.

1-го апреля 1681 г. Аввакум вместе с другими «соузниками» был предан жестокой, заимствованной с Запада, огненной казни. Сжигание преследовало цель пресечения почитания могил и останков. Но со временем на месте казни появился крест, называвшийся Авакумовым. Аввакум канонизован старообрядцами.

В ноябре 1681 года Патриарх Иоаким созвал Собор русских святителей для рассуждения о делах раскола. Лучшими мерами были те, которые направлялись против самого корня раскола — народного невежества, которое предавало массы непросвещенного народа во власть злонамеренных расколоучителей.

В Москве раскольники подговорили стрельцов Титова полка «постоять за старую веру». Начальником стрельцов был князь Хованский, тайный приверженец раскола. По настояниям Хованского 5 июля 1682 года толпы раскольников с шумом ворвались в Кремль. Была зачитана вслух соловецкая челобитная. Возбужденный фанатиками народ грозно волновался.

Собор открылся в Грановитой палате. Раскольники по знаку Хованского вошли в палату с шумом, с образами, аналоями, свечами. Они подали челобитную. София приказала читать ее. Расстрига Никита Пустосвят дерзко и грубо пытался обличить патриарха и архиепископов. Невежды подняли неистовый крик: «Вот так, вот так!» — кричали они, подняв двуперстное знамение. Невежды возвращались из Кремля с криком: «Победили!» Наутро расстриге Никите, выданному стрелецкими выборными, была отрублена голова на лобном месте; товарищи его разосланы были по дальним монастырям, многие разбежались.

После этого мятежа в самих палатах царских правительство вынуждено было прибегнуть к самым строгим мерам для усмирения раскольников: раскол был совершенно запрещен в государстве; тех, кто перекрещивают совращенных, назначено казнить смертию, хотя бы они и покаялись; за укрывательство раскольников виновных бить кнутом и налагать на них пеню. Множество раскольников в отчаянии бросились за границу или укрывались от правительства в непроходимых лесах Севера и Сибири; самые рьяные изуверы сами стремились на казни, как на мучение за веру, или же сами себя сжигали в срубах; учение об очистительном подвиге самосожжения, которое проповедовал еще Аввакум, нашло себе множество последователей.

Между тем, раскол, отвергнув церковный авторитет и предоставленный самому себе, распался на множество толков. Прежде всего, вследствие отвержения православной иерархии между раскольниками возник трудный вопрос: откуда брать священников? Одни стали сманивать к себе пьяных и нищих попов, другие положили, что можно обойтись и без священства, предоставив все требоисправления выборным мирянам. Так возникли два основных толка в расколе: поповщина и беспоповщина, — которые, в свою очередь, распались на множество различных толков.

Внутри старообрядческого раскола вскоре началось интенсивное деление ввиду постоянных «богословских» споров: о перекрещивании совращенных из православия, о приеме беглых попов, о браке, об отношении к правительству и молитве за царя и т. д. Но все эти толки непримиримо относились к господствующей Церкви.

Беспоповщина разделялась на несколько отдельных ветвей. Архиеп. Филарет отмечает следующие толки:

самокрещенцы (или бабушкины);

феодосьевцы — в 1706 году беглый дьячок Феодосий Васильев составил в Новгородской области свою секту, особенно нетерпимую к Православию;

детоубийц — секта, рожденная крайне отрицательным отношением к браку;

филиппово согласие — беглый стрелец Филипп проповедовал своему окружению самосожжение;

пастухово согласие — секта, порожденная отрицанием филипповской теории самосожжения.

Список раскольничьих сект только по названиям может занимать довольно места. Перечислим еще некоторые: подрешетники, потемщина, акулиновщина, осиповщина, титловцы, перемазанцы, чернобыльцы, липоване, новокадильницы, суслово согласие и другие.

Высшей степени разделение русского народа по принципу старообрядчество-православие достигло во время петровской реформы. В действиях Петра раскольники находили все признаки пришествия антихриста: в титуле императора (читали: иператор) усматривали число 666, доказывали, что с учреждением Синода Петр принял на себя не только царскую, но и святительскую власть, стал истреблять остатки православия, учинил всенародное описание (ревизию, перепись), исчисляя живых и умерших, дабы никто не мог укрыться от руки его.

И, тем не менее, Петр не стал преследовать раскольников за их только религиозные воззрения. В 1714 году он дал им право гражданства при условии открытой записи в раскол. После этого преследования обрушились только на фанатичных расколоучителей и тайных раскольников. Духовные и гражданские власти неоднократно призывали раскольников к открытому диалогу.

Указом 1722 года велено было казнить раскольников за совращение хотя бы одного православного. В 1725 году была создана особая раскольничья Контора.

Указом 1727 года за совращение православных старообрядцев предписывалось отсылать на галеры, наказав предварительно кнутом и вырвав ноздри. С 1736 году виновных в распространении раскола решено было отсылать на тяжелые горные работы.

Указом 1745 года им запрещено было называть себя староверцами или скитниками, и им оставлено было одно название — раскольники. С этого же года раскольникам стали выдавать паспорта.

Борьбе с расколом посвятил свою жизнь святитель Нижегородский Питирим. Будучи сам прежде раскольником, он хорошо знал их правила и привычки и потому мог говорить с ними на их же языке. Он писал многочисленные письма и увещания. Успехи были настолько явны, что в 1715 году он доносил царю, что в его епархии только в двух уездах было обращено из раскола более 2.000 человек. К концу жизни Владыки Питирима (†1738) в Нижегородской епархии едва оставалось 2.000 раскольников, в то время как в 1716 году их было около 40.000.

В 1732 году Синод вновь отправил крепких в Православии людей в разные места распространения раскола. Наставления раскольникам писали архиеп. Феофан (Прокопович), Феофилакт (Лопатинский), Митроп. Арсений (Мациевич).

Закон строго запрещал раскольникам оставлять места, где они значились по переписи. Но они бежали. В глухие места и даже за границу.

В 1788 году раскольникам была предоставлена полная свобода. Отменены были особые их списки. Отменено и название «раскольники». Дозволено выбирать их на общественные должности.

Кроме старых средоточий — Поморье, Стародубье, Керженец (Нижегородская губерния), — много раскольников сосредоточилось на Иргизе (северное побережье Аральского моря). Образовались большие раскольничьи общины в Москве — поповская (Рогожское кладбище) и беспоповская (Преображенское кладбище), феодосьевцев и поморцев (Покровская часовня).

Снисходительное отношение к расколу дало неожиданные плоды: в раскольничьей среде появились признаки примирения с Православием в форме единоверия. Началось это движение в конце XVIII века в Стародубье и на Иргизе. Чтобы не оставаться без таинств, раскольникам разрешено было ходатайствовать перед архиереями о получении законных священников.

В отношениях правительства к старообрядцам не было последовательности. В 1803 году в официальных бумагах вновь появилось обидное для них слово «раскольник». В 1820 году надзору полиции были поручены только беспоповцы (федосеевцы), среди которых обнаружены случаи разврата и детоубийства. В 1822 году государь дозволил поповцам открыто содержать часовни, запрещено было лишь строить новые.

При Николае I Кабинет министров в 1826 году предписал губернаторам не преследовать раскольников за совершение треб по их обрядам, а смотреть только за тем, чтобы они не совращали в раскол. Рядом мер старообрядцы вновь были ограничены в правах. Их общества признавались незаконными, крещение и браки — тоже. Им запрещено было строить и починять молитвенные здания. Пропаганда раскола была запрещена.

Александр III в 1883 году издал закон, по которому раскольникам предоставлялось больше прав и свобод.

Полная свобода вероисповеданий для всех конфессий (за исключением изуверских), в том числе и старообрядцам, дана была имп. Николаем II перед Пасхой в 1905 году.

В поповщине со временем стало одерживать верх примирительное начало. Основной формой примирения старообрядцев с Православной Церковью оставалось единоверие.

В 1851 году насчитывалось 179 единоверческих церквей, единоверческими стали несколько монастырей.

На сегодняшний день старообрядцы, в душе вполне, возможно и вероятно, склонные считать православных еретиками-никонианцами, в реальной жизни довольно миролюбиво относятся к православным верующим (но не к Православной Церкви).

Церковный раскол XVII века на Руси и старообрядчество

В 1652 году митрополит Никон был избран в патриархи. Он вступил в управление русской церковью с решимостью восстановить полное согласие ее с греческой церковью, уничтожив все обрядовые особенности, которыми первая отличалась от последней. В сознании этого долга патриарх Никон приступил к исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов по греческим образцам. В 1653 году перед великим постом им был разослан указ о том, сколько следует класть земных поклонов при чтении великопостной молитвы святого Ефрема Сирина (четыре вместо 16), предписывая также креститься тремя перстами. Затем предметом его критики стали русские иконописцы, которые отступили от греческих образцов в писании икон и применяли приемы католических живописцев. Далее он ввел вместо древнего одноголосного пения многоголосное партесное, а также обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения — в древней Руси видели в таких проповедях признак самомнения. Никон сам любил и умел произносить поучения собственного сочинения.

Также на богослужении вместо пения «Аллилуйя» два раза было велено петь три раза. Вместо обхождения храма во время крещения и венчания по солнцу было введено обхождение против солнца. Вместо семи просфор на литургии стали служить на пяти. Вместо восьмиконечного креста стали употреблять четырехконечный и шестиконечный. По аналогии с греческими текстами вместо имени Христа Исус в новопечатных книгах патриарх приказал писать Иисус. В восьмом члене Символа веры («В Духа Святаго Господа истинного») убрал слово «истинного».

Нововведения были одобрены церковными соборами 1654-1655 годов. В течение 1653-1656 годов на Печатном дворе выпускались исправленные или вновь переведенные богослужебные книги.

Недовольство населения вызвали насильственные меры, с помощью которых патриарх Никон вводил в обиход новые книги и обряды. Первыми за «старую веру», против реформ и действий патриарха выступили некоторые члены Кружка ревнителей благочестия. Протопопы Аввакум и Даниил подали царю записку в защиту двоеперстия и о поклонах во время богослужения и молитв. Затем они стали доказывать, что внесение исправлений по греческим образцам оскверняет истинную веру, так как греческая церковь отступила от «древлего благочестия», а ее книги печатаются в типографиях католиков. Иван Неронов выступил против усиления власти патриарха и за демократизацию церковного управления. Столкновение между Никоном и защитниками «старой веры» приняло резкие формы. Аввакум, Иван Неронов и другие противники реформ подверглись жестоким преследованиям. Выступления защитников «старой веры» получили поддержку в различных слоях русского общества, начиная от отдельных представителей высшей светской знати и заканчивая крестьянами. В народных массах живой отклик находили проповеди расколоучителей о наступлении «последнего времени», о воцарении антихриста, которому якобы уже поклонились царь, патриарх и все власти и выполняют его волю.

Большой московский Собор 1667 года анафематствовал (отлучил от церкви) тех, кто после многократных увещеваний отказался принять новые обряды и новопечатные книги, а также продолжал ругать церковь, обвиняя ее в ереси. Собор также лишил Никона патриаршего сана. Низложенный патриарх был отправлен в заточение — сначала в Ферапонтов, а затем Кирилло Белозерский монастырь.

Увлекаемые проповедью расколоучителей многие посадские люди, особенно крестьяне, бежали в глухие леса Поволжья и Севера, на южные окраины Русского государства и за границу, основывали там свои общины.

С 1667 по 1676 год страна была охвачена бунтами в столице и на окраинах. Затем с 1682 года начались стрелецкие бунты, в которых раскольники играли немаловажную роль. Раскольники совершали нападения на монастыри, грабили монахов, захватывали церкви.

Страшным последствием раскола явились гари — массовые самосожжения. Самое раннее сообщение о них относится к 1672 году, когда в Палеостровском монастыре совершили самосожжение 2700 человек. С 1676 по 1685 год, по документально зафиксированным сведениям, погибли около 20 000 человек. Самосожжения продолжались и в XVIII веке, а отдельные случаи — в конце XIX века.

Главным результатом раскола явилось церковное разделение с образованием особой ветви православия — старообрядчества. К концу XVII — началу XVIII века существовали различные течения старообрядчества, получившие названия «толков» и «согласий». Старообрядчество разделилось на поповщину и беспоповщину. Поповцы признавали необходимость духовенства и всех церковных таинств, они были расселены в Керженских лесах (ныне территория Нижегородской области), районах Стародубья (ныне Черниговская область, Украина), Кубани (Краснодарский край), реки Дон.

Беспоповцы жили на севере государства. После смерти священников дораскольного рукоположения они отвергали священников нового поставления, поэтому стали называться беспоповцами. Таинства крещения и покаяния и все церковные службы, кроме литургии, совершали избранные миряне.

Постепенно большинство старообрядческих согласий, особенно поповщина, утратило оппозиционный характер по отношению к официальной церкви. В 1800 году часть старообрядцев поповцев пошла на соглашение с официальной церковью. Сохранив свою обрядность, они подчинились местным епархиальным архиереям. Поповцы, не пожелавшие идти на примирение с официальной церковью, создали свою церковь. В середине XIX века они признали своим главой находившегося на покое боснийского архиепископа Амвросия, который центром старообрядческой организации сделал Белокриницкий монастырь (ныне территория Черновицкой области, Украина). В 1853 году была создана Московская старообрядческая архиепископия, ставшая вторым центром старообрядцев Белокриницкой иерархии. Часть общины поповцев, которые стали называться беглопоповщиной (они принимали «беглых» попов — перешедших к ним из православной церкви), не признала Белокриницкую иерархию.

Вскоре в России были учреждены 12 епархий Белокриницкой иерархии с административным центром старообрядческим поселением Рогожское кладбище в Москве.

До 1685 года правительство подавляло бунты и казнило нескольких вождей раскола, но специального закона о преследовании раскольников за веру не было. В 1685 году при царевне Софье был издан указ о преследовании хулителей Церкви, подстрекателей к самосожжению, укрывателей раскольников вплоть до смертной казни (одних через сожжение, других мечом). Прочих старообрядцев приказано было бить кнутом, и, лишив имущества, ссылать в монастыри. Укрывателей старообрядцев «бить батогами и, поеле конфискации имущества, тоже ссылать в монастырь».

Во время гонений на старообрядцев был жестоко подавлен бунт в Соловецкой обители, во время которого в 1676 году погибли 400 человек. В Боровске в заточении от голода в 1675 году погибли две родные сестры боярыня Феодосия Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Глава и идеолог старообрядчества протопоп Аввакум, а также священник Лазарь, диакон Феодор, инок Епифаний были сосланы на Крайний Север и заточены в земляную тюрьму в Пустозерске. После 14 лет заточения и пыток они были заживо сожжены в срубе в 1682 году.

Патриарх Никон уже никакого отношения к гонениям на старообрядцев не имел — с 1658 года до кончины в 1681 году он находился сначала в добровольной, а затем в вынужденной ссылке.

В конце XVIII века сами раскольники стали предпринимать попытки сблизиться с церковью. 27 октября 1800 года в России указом императора Павла было учреждено единоверие как форма воссоединения старообрядцев с Православной церковью.

Старообрядцам, пожелавшим вернуться в синодальную церковь, было дозволено служить по старым книгам и соблюдать старые обряды, среди которых наибольшее значение придавалось двоеперстию, но богослужение и требы совершали православные священнослужители.

В июле 1856 года по указу императора Александра II полиция опечатала алтари Покровского и Рождественского соборов старообрядческого Рогожского кладбища в Москве. Поводом послужили доносы, что в храмах торжественно совершаются литургии, «соблазняющие» верующих синодальной церкви. Богослужения проводились в частных моленных, в домах столичных купцов и фабрикантов.

16 апреля 1905 года, накануне Пасхи, в Москву пришла телеграмма Николая II, разрешающая «распечатать алтари старообрядческих часовен Рогожского кладбища». На следующий день, 17 апреля, был обнародован императорский «Указ о веротерпимости» гарантировавший староверам свободу вероисповедания.

В 1929 году патриарший Священный Синод сформулировал три постановления:

— «О признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им»;

— «Об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам, и в особенности к двуперстию»;

— «Об упразднении клятв Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православно верующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие».

Поместный Собор 1971 года утвердил три постановления Синода от 1929 года.

12 января 2013 года в Успенском соборе московского Кремля по благословению святейшего патриарха Кирилла была совершена первая после раскола литургия по древнему чину.

Материал подготовлен на основе информации из открытых источников